На этом мы закончим обзор шатровых церквей; но, прежде чем перейти к изучению других типов древнего церковного зодчества, скажем еще несколько слов о судьбе, постигшей шатровое покрытие; эту, в течение долгого времени излюбленную архитектурную форму наших предков, легшую в основу целого стиля. Появившись почти на заре исторической жизни Руси, как разновидность покрытия «колпаком» над многогранным срубом, шатер, вероятно, являлся первоначально неотъемлемой и единственно логичной формой покрытия таких церквей, главный сруб которых был восьмигранным снизу доверху. Вскоре, однако, наравне с такого вида срубами появились в церковном зодчестве и сложные срубы, состоявшие из соединения четверика с восьмериком*; это нововведение не могло особенно сильно отразиться на форме шатровых покрытий, и увенчиваемые ими церкви продолжали свою эволюцию в двух параллельных течениях, отличительной чертой которых была форма плана их основной части, то есть квадрат или восьмиугольник.

 

 

Нисколько не оспаривая влияния украинского зодчества на нашу церковную архитектуру конца XVII и начала XVIII века, сказавшегося в появлении у нас некоторых типов церквей, с которыми познакомимся в следующей главе, мы все же не можем согласиться с тем, что это же влияние было причиной появления у нас шатровых церквей с восьмериком на четверике, и что время возникновения последних относится к упомянутой эпохе. В самом деле, факт совпадения времени постройки таких церквей с эпохой усиленного движения южных беженцев на север, не может служить подтверждением приведенного мнения, так как подавляющее большинство дошедших до нас памятников деревянного церковного зодчества на севере не восходит, как мы видели, далее середины XVII века и лишь очень немногие могут быть отнесены к XVI веку. Поэтому, говоря о происхождении архитектурных форм этих церквей, приходится очень осторожно основываться на хронологических сопоставлениях и выводить из них какие-либо заключения. С гораздо большей уверенностью можно базироваться на анализе и сравнении самих архитектурных форм, применявшихся в том или ином зодчестве. Пользуясь же этим методом, мы прежде всего вправе сказать, что клеть (четверик) и восьмерик, как самостоятельные формы, были известны нашим плотникам задолго до XVII века, и поэтому гораздо проще допустить мысль, что последние сами додумались до такой несложной комбинации, как восьмерик на четверике, чем полагать необходимым для этой цели содействие украинцев.

 

Далее, если признать, что влияние Украины было одним из главных факторов зарождения в нашем церковном зодчестве формы «восьмерик на четверике», то придется сказать, что под этим же влиянием создался, во-первых, тип северной и центрально-русской деревянной колокольни, образованный этими же основными элементами, во-вторых, появились такого же типа церкви, изображения которых мы находим у Мейерберга, и, наконец, каменные шатровые церкви и колокольни, у которых основным ядром композиции опять-таки является группа из четверика с возвышающимся над ним восьмериком, крытым шатром. Однако, как мы говорили выше, изображенные Мейрбергом церкви вряд ли были построены в год его путешествия; естественнее предположить, что большинство их было построено задолго до этого времени. Что же касается колоколен, в особенности каменных, то нам кажется, что они вне всякого сомнения представляют собой вполне сложившийся тип сооружений; поэтому, если даже большинство из дошедших до нас колоколен построено в XVII веке, то прототипы их, во всяком случае, должны были появиться опять-таки раньше XVII века, когда о влиянии Украины не могло быть и речи. Наконец, историей архитектуры признается за неоспоримый факт, что такие каменные церкви, как, например, в селах Острове, Медведкове, Елизарове, как церковь Петра Митрополита в Переяславле Залесском (все XVI века) и т.д. заимствовали свои формы из деревянного церковного зодчества, следовательно, в последнем задолго до них должна была существовать форма восьмерика на четверике.

 

Обращаясь же к архитектурным приемам малороссийского зодчества, мы должны признать, что среди них форма восьмерика, идущего снизу, но, правда, расслаивающегося на несколько ярусов, встречается наравне с восьмериком на четверике, и поэтому, казалось бы, с такой же долей правдоподобия этот архитектурный тип может быть признан за родоначальника наших восьмериковых снизу храмов севера, которые, однако, даже украинофилами признаются по их формам исконно русскими. 

 

Так продолжалось до второй половины XVII в., когда возникшее незадолго до того гонение на церкви шатрового стиля не вылилось в окончательное запрещение их строить; оставляя в стороне вопрос о причинах, обусловивших это запрещение, отметим только то, что все московские патриархи, начиная с Никона, стремились к возвращению нашего церковного зодчества в его прежнее русло, то есть к пятиверхому типу храмов, и поэтому в их храмозданных грамотах всегда имелось требование, чтобы «верхи строились по чину прочих каменных церквей, а не шатровые». Конечно, в то время власти не имели в своем распоряжении настолько достаточных средств, чтобы сразу и повсюду осуществить это запрещение, и поэтому в наиболее отдаленных от Москвы областях любимая народом шатровая форма покрытия церквей (запрещение не простиралось на колокольни) продолжала применяться строителями еще в течение довольно долгого времени.

 

Тем не менее, ей уже был нанесен чувствительный удар и мало-помалу шатер начинает с этого времени вытесняться другими архитектурными мотивами. Началось с того, что вместо одной маковки, осенявшей шатер, начали ставить еще четыре маковки над прирубами, окружавшими подшатерную массу церкви, и таким образом как бы делали уступку храмозданным грамотам, требовавшим, чтобы церкви были о пяти верхах, но в то же время обходили самую сущность требования, чтобы храм не был шатровым. К числу таких церквей относится церковь Спаса на Кокшенге (1683 г.). Церковь в посаде Неноксе (1727 г.) тоже является памятником борьбы между жизненной народной традицией и чисто каноническим требованием, не имевшим, в сущности, под собой никакой почвы. Наконец, памятниками другого способа обхода запрещения, заключавшегося в маскировке шатра, являются церкви типа «шатер на крещатой бочке», три стадии развития которого нами были указаны в двух юромских церквах и в церкви Никольского монастыря. В последнем типе церквей шатер уже носит на себе явные признаки упадка, из которых наиболее существенным является то обстоятельство, что он высится не над восьмериком, а над клетским срубом, теряя, таким образом, свой архитектурно-логический смысл.

 

Но наравне с подобными храмами, строители которых имели мужество хоть отчасти отстоять исконную народную форму, строились и такие церкви, у которых принципы шатрового стиля заменены совершенно другими, быть может, не менее художественными, так как вызывались они тем же стремлением видеть храм Божий «преудивленным и преукрашенным». Постепенно шатровые церкви были окончательно вытеснены церквами новых типов, формы которых слагались отчасти из других местных форм, отчасти же под давлением посторонних влияний.