Хотя уже задолго до крещения Руси многие славяне и варяги были христианами, но все же это были лишь отдельные личности среди общей языческой массы, которая так же искренно и глубоко любила своего Перуна и стремилась видеть богато украшенными капища его кумиров, как искренно и всей душой Русь отдалась впоследствии служению Богу истинному. Ведь сущность основных черт народа, в особенности молодого, меняется очень медленно; поэтому, если христианская Русь быстро освоилась с идеей новых храмов и прониклась любовью к их благолепию, то необходимо признать за непреложный факт, что и языческая Русь не только имела идольские храмы, но и умела их строить красиво и любила их украшать всем, что только могла достать. Существование у нас капищ отрицается многими исследователями на том основании, что нигде не сохранилось их описаний; между тем, это явление вполне объяснимо: в самом деле, наши первые летописцы, которые еще могли своими глазами видеть последние капища, были людьми, принадлежавшие к духовенству, большей частью монахи, то есть носители и учители новой веры, которым невместно было подробно описывать и восхвалять красоту языческих идолов и их храмин; лишь в крайних случаях, когда этого никак нельзя было избежать, да и то весьма неохотно, они только вскользь упоминают о них, противополагая им обыкновенно храмы христианские. Так, например, первый русский митрополит Илларион, восхваляя крещение Руси, говорит: «... Уже не капищ сграждаем, но Христовы церкви зиждем... капища разрушишась и церкви поставляются... идоли сокрушаются и иконы святых являхуся...» Хотя «капищами» назывались не только помещения для идолов, но также и самые идолы, тем не менее в данном месте этим словом обозначены, мне кажется, именно какие-то здания, «согражданию», то есть постройке которых митрополит Илларион противопоставляет созидание церквей, называя самые изображения языческих божеств идолами и противополагая им иконы святых. Если в отношении к этому свидетельству допустимы иные толкования, то всякое сомнение исчезает при чтении Похвалы Св. Владимиру, написанной монахом Иаковом, который разделяет понятия о языческих храмах и требищах, то есть урочищах, где стояли идолы и их жертвенники. Действительно, говоря: «Храмы идольские и требища всюду раскопа и посече и идолы сокруши» — он явно имел в виду три рода различных предметов: самих идолов, урочища*, где они стояли под открытым небом и, наконец, целые сооружения для помещения их.

 

Кое-какие упоминания о храмах славян-язычников встречаются в скандинавских сагах; так, в саге Олафа — сына норвежского конунга говорится, что во время пребывания его в Киеве у Владимира, тогда еще не крестившегося, последний приносил жертвы в храме. Клитлинга-сага повествует, что в храмах славян хранилось много золота, серебра, тканей и оружия.

 

 

Мас-Удий, арабский писатель X века**, описывает, правда весьма фантастично, три каменных храма восточных, по-видимому, приуральских славян.

 

 

Гораздо более многочисленны свидетельства средневековых немецких путешественников о языческих капищах в городах славян Поморья (Нынешней Померании); эти капища («контыны») видели собственными глазами и описывали епископ Дитмар (1018 г.), каноник Адам Бременский (1076 г.), Отто из Бамберга и другие, и нет никаких оснований сомневаться в правдивости их описаний, из которых, как увидим ниже, явствует, что славяне Поморья строили для изображений своих богов здания, а не просто ставили их под открытым небом в различных урочищах. Если же Поморяне имели капища, то вне всякого сомнения их имели и все другие славяне, а следовательно, не представляли собой исключения и те, из которых впоследствии сложилась Русь, так как существенной разницы ни в религиозных воззрениях, ни в обычаях, ни, наконец, в культуре различных славянских племен на заре нашей истории существовать не могло.

 

Приведенных свидетельств, хотя мы исчерпали их далеко не все*, вполне достаточно, и они являются неоспоримым доказательством того, что религиозная архитектура бесспорно существовала у наших предков, еще не познавших света христианства.

 

 

Восстановить общий вид этого здания по форме фундаментов (эллипс с прямоугольными пристройками, ориентированными по странам света), конечно, не представляется возможным, но, судя по упомянутым данным раскопок, здание это, очевидно, имело ритуальное назначение, но во всяком случае, не могло быть христианской церковью. (Смотри В. В. Хвойка. Древние обитатели среднего Приднепровья. Киев 1913 г.).

 

Какой же вид имели эти капища или божницы? Ответа на этот вопрос у наших летописцев мы не находим нигде, но все же можем составить себе некоторое представление о религиозном зодчестве славян, основываясь на тех данных, которые почерпаем из записок упомянутых выше немецких путешественников. Так, епископ Дитмар говорит, что во священном лесу Лютичей**, находившихся в дружественных отношениях с цесарем Генрихом II, «стоит капище, художественно срубленное из дерева; его наружные стены украшены чудесно вырезанными изображениями богов и богинь». Отто из Бамберга видел в Щетине контыну*** на горе, посвященной Триглаву; она была великолепно построена, и ее стены, как снаружи, так и изнутри, были так красиво и естественно покрыты резными изображениями людей, зверей и птиц, что казалось, будто они дышат. Очарованию способствовала раскраска этих изображений. Наружной оградой служил забор, старательно сделанный и украшенный резьбой.

 

 

 

Датский историк, описывая контыну, которая была разрушена при взятии города Арконы датским королем Эриком, говорит: «В центре равнины находился город; в городе этом выделялось святилище, чудесно исполненное из дерева; в этом святилище не только почитали Добро, но в нем были также изображения тех богов, которых боялись. Наружную оболочку (стены?) составляла связная конструкция (сруб?); верх был покрыт красной (червоной) краской; внутренней опорой служили четыре столба, а вместо стен (внутренних?) были повешены пышные ткани».

 

Основываясь на этих и подобных им архивных данных, затем на исследованиях Крашевского и Соколовского, а также на том, что храмы всех народов, стоящих на первых ступенях культуры, всегда близки по приему их плана к человеческому жилью той же эпохи*, Казимир Мокловский дает в своем прекрасном труде «Sztuka ludowa w Polsce» следующую реконструкцию типичного языческого храма славян.

 

 

 

В плане (рис. 210) храм (контына) представлял собой длинный прямоугольник, разделенный внутренней стеной на две части, первая из которых (II), отвечавшая жилой части избы, была значительно больше второй (III) и являлась собственно храмом. В нее вела единственная во всем храме дверь, у трех ее стен стояли скамьи и столы**, а в середине находился жертвенник. Широкая арка соединяла первую часть храма со второй (III), в которой стояло изображение божества, также окаймленное с трех сторон лавками; таким образом, эта задняя часть храма, отвечавшая клети жилой избы, была главной частью — святилищем и являлась как бы прототипом нашего алтаря, тогда как передняя часть являлась прототипом нашего «корабля» — помещения для молящихся, хотя в языческие храмы имели доступ только жрецы, а народ во время жертвоприношения стоял вне капища. Кроме этих двух частей в контынах была еще третья, а именно, сени (I), предшествовавшая первой части; в сущности, сени не были помещением, так как не были со всех сторон окружены стенами — это просто была площадка перед дверью капища, закрытая сильным свесом кровли, поддерживаемой повалами, то есть консолями, образованными при помощи постепенного напуска бревен.

 

 

Таков был план храма язычников, такой же простой, как и их примитивные избы. Материалом для контын служили колоссальные* бревна, отесанные на четыре канта, и такие же доски; стены рубились в углах «с остатком» (рис. 211), и для поддержания широких свесов кровель устраивались упомянутые выше «повалы». Вокруг капища, приблизительно на одной трети высоты его стен, устраивалась дополнительная кровля, которая, по предположению К. Мокловского, предохраняла нижнюю часть здания от действия атмосферной влаги; однако, для такой цели эту кровлю не следовало бы подымать так, относительно, высоко и придавать ей такой большой свес. Скорее, эта дополнительная кровля играла такую же роль, как аналогичные свесы у крыш нынешних церквей Галиции и галереи («нищевники») наших деревянных храмов, то есть служила прикрытием для народа, не вмещающегося в самом храме, или для ожидающих начала богослужения.

 

 

Как верхняя, так и нижняя крыша крылись чешуей из гонта, прибитого деревянными гвоздями; такой же чешуей защищались от сырости и наружные поверхности стен в верхних их частях.

 

Задняя часть контыны, само святилище, в котором стояли изображения божеств, имела потолок, устроенный по балкам; передняя же часть, где стоял алтарь, на котором сжигались жертвы, потолка не имела, и для выхода жертвенного дыма в переднем щипце здания, над навесом сеней, устраивалось отверстие — дымница. Никаких других отверстий, за исключением входной двери, в контынке не устраивали, вследствие чего внутри она была погружена в полумрак, который придавал изображениям, украшавшим стены, таинственность и ту жизненность, о которой упоминает Отто из Бамберга.

 

 

Исполненная К. Мокловским реконструкция наружного вида контыны (рис. 211), конечно, произвольна, но все же она лишь в деталях, быть может, отличается от того, что было в действительности, а в общих чертах весьма близка к истине, так как очень похожа на старинные церкви Галиции, каждая деталь которых пропитана духом чистого народного творчества, сохранившего свои многовековые идеалы.

 

Таковы были языческие храмы северных славян — Поморян и Лютичей; но те же Лютичи жили и на юге, а именно у берегов Черного моря, поэтому и их храмы не могли сильно отличаться от северных; другими словами, храмы всех славян должны были быть в общих чертах одинаковы и близки к той реконструкции их, которую дает К. Мокловский.

 

Вот в кратких словах то немногое, что добыто до сих пор наукой по вопросу о языческих храмах славян; немного больше сведений имеется в нашем распоряжении и о первых наших христианских храмах, храмах деревянных, которые первые должны были вытеснить языческие божницы.